Если кавист говорит, что невозможно знать о вине все, он выглядит как двоечник, не выучивший урок. Когда же эксперт с опытом работы порядка трех десятков лет утверждает, что он до сих пор ежедневно чему-то учится, то понимаешь, насколько сложна и необъятна тема вина
Возвращаясь с конкурса «Южные вина», прошедшего в рамках краснодарской выставки «Вино и напитки», Бретт поделился с WHYWHYWINE.RU своими размышлениями о российском и французском виноделии, а также рассказал о своей работе с мировыми брендами.
Как складывается Ваше сотрудничество с домом E.Guigal?
Я работаю с семьей Гигаль уже около 8 лет. Но в сущности все началось гораздо раньше — около 25 лет назад, когда я занимался их винами в Австралии — импортировал и сотрудничал с ритейлерами.
Когда 6-7 лет назад Guigal стал развивать российское направление, я пришел и сказал: «Мы должны начать работать с Россией, потому, что это очень важный рынок». Тогда мне предложили заняться этим вплотную. Вообще, я был потрясен этой семьей. Они полны уважения, они настоящие. Гигаль сегодня — одна из величайших семей в мире вина. Я спросил себя, нужно ли мне думать дважды? И сразу получил ответ:«Нет»! Это было простое решение, где определяющим фактором стало их умение работать с вином, его качество и стремление достигать все большего и большего. Вместе это оказалось очень подходящим для меня.
Как две звезды уживаются под крышей одного винного дома? Ведь Марсель Гигаль — выдающийся винодел, снискавший славу далеко за пределами Долины Роны…
Очень просто! Во-первых, я не звезда. Во-вторых, Марсель — самый скромный человек, которого я когда-либо встречал. Он больше сосредоточен на качестве вина, а не на презентациях и собственной репутации. В 2006 году журнал «Декантер» назвал его «Человеком года», но он не сторонник того, чтобы обращать на это много внимания. Им движет другое — обладать лучшими виноградниками, лучшим виноградом, и делать лучшее вино. Он очень уважает свою семью, где глубоко ценят возможность заниматься тем, чем занимаются.
Вы обмолвились, что семейство Guigal владеет собственными виноградниками во многих апелясьонах. Но не в Châteauneuf-du-Pape. И Гигаль якобы хочет приобрести здесь один из виноградников. Вас не удовлетворяют Ваши нынешние поставщики?
Нет! Единственные виноградники, которые мы хотим купить — это те, которые снабжают Гигаля сейчас. Это ключевой момент. Если получится так, что они будут всегда работать с теми же виноградарями, с которыми работают сейчас, то так и будет продолжаться. Но если однажды какой-то из виноградников будет выставлен на продажу, Марсель будет первым, кто захочет его купить. Он заплатит больше. Такая же ситуация сложилась у нас с виноградником Vignes de l’Hospice. Гигали сначала арендовали один из трех виноградников, а когда пришло время окончания аренды, владельцы сказали: «Марсель! Ты делаешь на наших виноградниках нечто особенное. Мы никогда не позволим кому-то другому делать это. Мы хотим, чтобы ты продолжал заниматься здесь тем же!».
Владельцы двух других виноградников сказали Марселю, что ни от кого не ждут такого же прекрасного вина, какого добивается он, и предложили ему купить виноградники. Теперь он занимается тремя виноградниками. Дело в том, что с самого начала сотрудничества Гигаль подписал соглашение, согласно которому несмотря на то, что он всего лишь арендовал виноградники, он должен был подготовить их за свой счет. Он потратил на этот сложный процесс очень много средств. Он подготовил склоны, провел гигантскую работу. Никто бы не сделал этого так, как он. И это было почти подарком от Бога, что Масель смог купить Vignes de l’Hospice.
Может быть, со временем также произойдет и в Шатонеф. Он не спешит, он еще молод!
У Вас глобальное представление о винодельческой отрасли. По какому принципу выбираете партнеров? Смотрите, кто перспективнее?
Я работаю с людьми, с которыми мне нравится работать. Это странная, но в то же время понятная взаимосвязь между качеством вина и качеством людей. Прекрасное вино всегда делают прекрасные люди.
Люди, которые приходят в винную отрасль из других сфер, лишь подражают выдающимся виноделам. Им чего-то недостает, это идет не от души и сердца. Вино не делается в офисе в Париже!
Именно поэтому вы ушли из Moet & Chandon?
Moet — это корпоративный гигант. Я оставил его в 2002 году, но ценю и люблю то время, которое провел там, получив массу возможностей и превосходный опыт. Но после 12 лет работы в Moet я понял, что люди, которые учили меня, восхищали, уже ушли, и всем начали двигать лишь PR, мода и реклама. Не осталось ничего для души и сердца, что собственно и представляет собой вино. Я не вижу ничего интересного в том, что ты теряешь вдохновение, душу, и все, что ты делаешь — это презентации в PowerPoint и составление счетов. То время я могу характеризовать как корпоративное, но без страсти. Сейчас я вернулся к тому, чем люблю заниматься, что является моим увлечением, а не корпоративными обязанностями.
Помимо Долины Роны вы работаете с винами и других регионов. Как вы все совмещаете?
Guigal занимает примерно половину моей деятельности, хотя так и тянет сказать жизни. Кроме того я работаю с производителями из разных частей Италии, Испании, Бордо, Бургундии, с ведущими производителями Новой Зеландии: Craggy Range Winery (см. спецпроект «WhyWhyWine путешествует по миру»), Greywacke, Dog Point Vineyard. У нас много импортеров в России, среди которых компании Eurowine и Whitehall. Поиск партнеров, которые бы идеально подходили каждому бренду, очень важен для меня. Не все хороши друг для друга. DP-Trade прекрасно работает с Greywacke. Компания Eurowine недавно начала работать с Craggy Range — самым уважаемым вином Новой Зеландии. Все разные и всем нужен свой импортер, который понимает вино, любит вино и знает как с ним работать.
Какие бы особенности наших виноторговых компаний Вы отметили по сравнению с другими?
Я пытался объяснить российским импортерам и производителям вина, будучи в Краснодаре, что они ведут себя, как футбольная команда, в которой каждый пытается забить гол. Но хорошая командная игра лучше, чем звездный состав. Поэтому я надеюсь, что моя роль состоит в том, чтобы учить людей, вселять в них надежду, вдохновлять их работать с вином, делиться опытом. Это немного похоже на тренерскую работу. И на менеджерскую. Так я пытаюсь привести винный локомотив на русский рынок.
И как на этом рынке обстоят дела по-вашему?
У вас очень много проблем с правительством. Оно должно внести изменения в законодательство. Очень важная вещь — сроки оплаты ресторанов. Сейчас они составляют 190 — 290 дней! Рестораны берут вино, а платят следующей зимой. Так бизнес не делается! Никто из партнеров не ожидает, что в России бизнес ведется таким образом. Должно быть 60 дней максимум. Предпочтительно 30. Если ты этого не можешь — выходи из дела. Не заставляй винодельни содержать твой бизнес. Если этого не будет, в России никогда не будет развитой винной культуры. Посмотрите на Нью-Йорк, на Францию и ключевые страны. Там неоплаченные в течение 60 дней счета идут вразрез с законодательством. И у тебя никогда не будет бизнеса, если ты не платишь вовремя! Вы не можете покупать вино и не платить. А здесь это так легко…
Самым простым решением было бы, если бы Путин или Медведев сказали: «Вы должны заплатить в течение 60 дней, иначе вы лишитесь своей лицензии», — такой простой закон в корне изменил бы положение дел на российском винном рынке, и сделал бы его международным, современным, защищенным и контролируемым, и положил бы конец этим дурацким 6-месячным обязательствам! Людям нужно платить, а то, что сейчас происходит в России, просто возмутительно.
Сейчас Вы считаетесь экспертом по России. Интересно узнать, с чего начинались Ваши отношения с нашим рынком?
Когда я работал с Moet в Аргентине, я впервые приехал в Россию исследовать возможность продажи здесь аргентинских игристых вин. В компании смотрели статистику — в России пьют очень много игристого вина. И это оказалось правдой. В России его действительно очень любят. «Советское», или скорее «в советском стиле», сладкое как сироп, ужасное пойло с огромным количеством углекислого газа. Да, это то, что было! Сейчас игристое вино в современном стиле приходит с юга России. И это уже другое вино. В Краснодаре оно завоевало много медалей. Меня впечатлили эти вина. Сейчас я смотрю на эти вина и вспоминаю Марка Кауфмана, который продавал когда-то в России немного коньяка, немного Moet и очень много Paul Masson. У него были большие объемы продукции низкого качества и он не был заинтересован в развитии бизнеса на основе продаж благородных вин.
Через пару лет, когда я ушел из Moet, Марк подошел ко мне и спросил: «Если я буду привозить в Россию качественное вино, ты мне поможешь?». И я ответил, что это было бы интересно для меня, ведь это даст мне возможность пересекаться с прекрасными людьми, которые составляют весь цвет мирового виноделия. Но было стыдно. Если честно, то та кампания, которую мы проводили с Whitehall и вообще все, что мы делали — это было слишком рано. Еще до Simple и других, мы начали проводить тренинги, сконцентрировали внимание на обучении. Это было сложным решением для Марка — уйти от объемов и начать продавать в России элитные вина, так как он знал, что бизнес качественного вина — это чрезвычайно много работы и небольшая прибыль. А делать бизнес с балком наоборот — мало работы и очень большие прибыли. Это была парадоксальная ситуация, но я восхищаюсь Марком — он фантастический лидер. Он инвестировал значительную часть собственных средств на развитие бизнеса по импорту качественного вина в Россию: создал винный пресс-клуб, школы сомелье, проводил тренинги. Все, что он делал, вдохновляло людей. Я благодарен ему за совместную работу и убежден, что мы могли бы работать и дальше, но теперь у меня есть возможность делать это и с другими партнерами.
В интервью 2004 года Вы отмечали, что российские специалисты хороши в теории и слабы в практике. Что скажете после выставки в Краснодаре в 2011 году?
Что касается производителей вина, произошла огромная трансформация. У вас есть ассоциации сомелье, я восхищаюсь работой Игоря Сердюка. Сегодня представители всех виноторговых компаний регулярно посещают и устраивают винные мероприятия, и я могу сказать, что российские эксперты в области вина — одни из самых умных и образованных людей. Мне нравится та страсть, с которой они работают с вином и это не комплимент. У меня достаточно критичности, в том числе и по отношению к русским. Но если быть до конца откровенным, то я вижу один недостаток — люди здесь не задерживают свое внимание на чем бы то ни было. Они стараются найти все новые возможности в то время, как могли бы развить то, что имеют, они спешат и оставляют многое незавершенным. И я думаю, что это происходит с целым винным поколением, со многими людьми. Они ждут, что все будет происходить очень быстро. Они не хотят работать, а рассчитывают стать начальниками немедленно. Я уже знаю все что нужно, чтобы стать боссом. И почему бы завтра мне им не стать? Но винный бизнес — это не то, чему можно пойти и просто выучиться. Быть экспертом — это стиль жизни, это культурное развитие, это требует годы увлеченности и желания учиться и познавать. Я до сих пор учусь каждый день. Это то, что я люблю в этом деле. Я наблюдаю за развитием, смотрю на прогресс на винном рынке России, Франции, Австралии, Новой Зеландии. На то, как производители заполняют огромный рынок Великобритании и США, наблюдаю за мировым предложением. И это заставляет меня постоянно учиться и развиваться…
Как Вам кажется, а в каком направлении развивается российское виноделие. Есть ли успехи?
В Краснодаре мне очень понравились игристые и топовые тихие вина. 25-35… даже пожалуй 45% вин были международного класса. Но сейчас все еще около 50% находится ниже мирового уровня. Но это уже гораздо лучше! 5 лет назад я находил 5 таких вин на сотню! Сегодня, повторюсь, это около 25-45% вин вполне приемлемого качества. А некоторые я даже могу назвать почти отличными. Мне понравились фантастический Алиготе, прекрасный Саперави, отличный Каберне Совиньон. И игристое вино из пино нуар от достаточно дорогого производителя — «Абрау Дюрсо» — просто блестящее! Они получили три заслуженных золотых медали со своим игристым вином. Оно не дешевое. Оно стоит столько же, сколько хорошие игристые вина из других частей света, но почему, если это российское вино оно обязательно должно быть дешевым? Я вижу блестящее будущее этих вин, но я снова говорю о том, что надо стремиться поддерживать командный дух, а не стараться каждому отдельно забить гол. Найдите team-менеджера, создайте ассоциацию, где бы обменивались опытом изготовления качественного вина. Это очень по-русски говорить « то, что я делаю — это хорошо» и не распространяться о том, как я это делаю. Сейчас максимум 50% качественного российского вина — хорошее. А если бы виноделы делились друг с другом опытом, то это соотношение изменилось бы: стало бы, например, 80% хорошего и 20% плохого.
Но, повторюсь, сейчас производители очень нервозно относятся к тому, чтобы делиться информацией, навыками, и вообще начинают сильно переживать, когда речь заходит о том, чтобы поделиться чем угодно. Это не дает улучшить качество российского вина в целом. Лучшие винодельни мира всегда раскрывали свои секреты. Хотя бы потому, что они знают — в конечном счете все начинается с виноградника. Если у вас нет хорошего виноградника, вы не сможете производить великое вино. Мне кажется, что в России необходима специальная программа, которая бы ставила своей целью общее развитие отрасли, а не отдельных ее представителей.
Все что вы подметили касательно российского виноделия — очень верно, но давайте вернемся к Долине Роны. Какие тенденции Вы наблюдаете там?
Что касается Роны, то здесь ничего не может измениться с тех пор, как началось 2400 лет назад. Даже если мировой климат изменится, мы сможем продолжать делать то же самое. У нас гораздо больше необыкновенной гибкости и способности к экспериментам, нежели у других регионов Старого Света.
Для меня самым важным является то, с какой преданностью ронские виноделы возделывают свои виноградники, делая вино предельно качественным. Речь о том, что они добиваются идеального физиологического вызревания ягод, достигают абсолютной их зрелости. Необходимо помнить, что винодел — это тот, кто берет прекрасную ягоду и старается сделать из нее прекрасное вино. Климатические условия некоторых лет позволяют винограду вызреть, некоторых — нет. Виноделы должны уметь адаптировать свои навыки как к самым ярким годам, так и наоборот. Лучший пример, который я могу привести — 2002 год, который был очень тяжелым для Северной Роны. Марсель Гигаль подвергал виноград мацерации менее чем 2 недели. Все сказали, что он сумасшедший. «Почему ты это делаешь? За такой короткий период у тебя нет вкуса, нет тела вина». Но он отвечал, что если станет делать это дольше, то у вина появится зеленый вкус и танины, которые ему не нравятся: «Я хочу только прекрасного аромата от этого прекрасного года. Я хочу нежной фруктовости от 2002 года». Это было превосходное вино.
Следующий 2003 год был самым тяжелым в истории Роны. И все провели мацерацию за 2 недели, так как жаловались, что у них слишком много цвета, слишком много танинов. Марсель подвергал виноград мацерации в течение 5 недель. И произвел самые свежие, самые структурированные и долгоживущие вина, как никто в Роне в 2003 году. И вина именно этого года в 2007 поступили в продажу по рекордно высокой цене — около 800 долларов за бутылку. Это и есть видение, способность взять ягоду и трансформировать ее в конечном итоге в вино. Марсель и его сын Филипп словно хорошие дирижеры симфонического оркестра — могут привнести самую маленькую деталь, которая способна изменить всю картину.
Бретт, вы весьма красноречивый человек и говорите о вине так, как будто пишете стихи!
Просто я люблю интересных людей и великие вина! Это вдохновляет меня, дает силы. Как сегодня — в 8 утра я вылетел из Краснодара в Москву, а мы с Вами говорим ближе к полуночи. Да, это то, что я делаю: встречаюсь с симпатичными людьми, пробую великолепное вино и рассказываю увлекательные истории! И мне это нравится…
Материалы по теме:
Посленник Гигалей
WhyWhyWine путешествует по миру
| Без рубрики . |